Одна за другой проходят недели Великого Поста; и начав с вдохновением, чувствуя в себе силы совершить этот путь, мы часто, приближаясь к концу – а порой задолго до конца, – чувствуем, что мы ничего не совершили из того, что надеялись совершить: надеялись поститься строго и честно, надеялись молиться, надеялись оторваться от того, что нас держит в течение всей жизни в плену: интересы, заботы; и вот приходит момент, когда уже виднеется конец пути, и вдруг мы сознаем, что ничего или так мало мы исполнили из того, о чем мечтали. И тут на нас может найти разрушительный, подрывающий последние силы дух уныния: Как же мне войти в Страстные дни? Как же мне встретиться со славой и торжеством Воскресения Христова?

И вот здесь нам надо проявить и мудрость христианскую, и наше доверие к Богу. Мы не тем спасены, что трудимся и достигаем каких-то результатов: мы спасаемся той тоской души, которая нас влечет к Живому Богу, той любовью, которая нас влечет ко Христу. И даже когда мы срываемся, так же, впрочем, как и в человеческих отношениях, мы не должны забывать, что, как Апостол Петр ответил после троекратной измены на троекратный вопрос Спасителя Христа, мы можем сказать: Господи! Ты все знаешь! Ты знаешь и немощь, и падение, и колебание, и неверность мою, но Ты тоже знаешь, что я Тебя люблю, что это – последнее, самое глубинное, что во мне есть...

И тогда мы можем идти дальше, как и Петр пошел за Христом, зная, что Бог верит в эту нашу любовь, что Бог нам верит и верит в нас; и что мы можем идти дальше, колеблющимся шагом, неуверенной поступью, со взлетами и падениями, но лишь бы только сердцем мы не отрывались от Бога и продолжали идти. Идти к тому, чтобы в какой-то день – через неделю-другую – оказаться лицом к лицу со Страстями Господними, то есть с явлением на деле той любви, которой Он нас любит: претерпеть то, что Он претерпел нас ради, можно только по неисчерпаемой, бездонной любви.

И вот если мы не можем соединиться со Христом более таинственно, приобщая себя через молитву, созерцание и подвиг к Его крестному пути, станем хоть на краю этой дороги, на краю пути крестного, и будем всем вниманием, всем трепетом ужаснувшейся, умиленной – а может быть, даже неспособной ни на ужас, ни на умиление – души взирать на то, что значит любить, как Бог нас умеет любить. И скажем Ему только, если ничего другого мы сказать не можем: Спасибо Тебе, Господи, что. Ты меня – мертвого, окаменелого, бесчувственного, безжизненного – так любишь, что придет день, когда и мне прозвучит слово, сказанное Лазарю четверодневному: Лазарь, изыди вон из гроба!.. Каждый из нас в какой-то день это услышит – не в конце времен, не при воскресении всех, как думала Марфа, а вот теперь, в какой-то неожиданный для нас момент, когда глас Господень прозвучит и мы станем снова, в одно мгновение, живыми, живыми и во времени, и в вечной жизни...

И к Пасхе мы можем подойти в сознании, что ничего мы не совершили достойного этой встречи с торжеством Воскресения, ничего не совершили, что нам дало бы право на эту радость. Как Иоанн Златоустый говорит в своем пасхальном слове: постившиеся и не постившиеся, трудившиеся и ленивые – все придите, потому что всех Господь равно приемлет: одним Он отдает долг, другим Он дарит дар Своей любви... Долг Он нам, вероятно, платить не будет, потому что мы не трудились; но дар любви каждому из нас дается. И поэтому, в каком бы мы ни были настроении, как бы ленивы мы ни были, как бы мало мы ни трудились, пойдем эти недели, последние, шаг за шагом, к этому свету, чтобы и самим загореться славой, засиять светом Воскресения и стать подобными Неопалимой Купине, которая горела, не сгорая, в пламени Божественного бытия. Аминь.